|
|
|
|
|
СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ АЛФЕРАКИ
(1850 - 1919)
 
|
|
Отец энтомолога, Николай Дмитриевич, родился в Таганроге в 1815 г., воспитывался в благородном пансионе при Московском университете, закончил курс в Харьковском университете кандидатом этико-философского факультета. Службу начал в военно-походной канцелярии Его Величества, при князе Чернышеве, а скончался в 1860 г. в Таганроге в чине действительного статского советника. Сергей Николаевич Алфераки (S.N. Alphéraky) родился 14 апреля 1850 года в Харькове, с шести лет проживал в Таганроге, в родовых имениях: "Мне было восемь лет, когда моя бонна, - вспоминал Алфераки, - связала мне гарусный сачок для ловли бабочек. Первая пойманная мною этим сачком жертва была "многоцветница Vanessa polychloros", что, конечно, я узнал гораздо позже. Бабочку и обстоятельства ее поимки на террасе, ведущей в сад, я помню и теперь очень отчетливо, точно это было на днях". Большое впечатление произвело тогда на меня сообщение моего воспитателя и друга англичанина Деша, что всякая бабочка имеет свое особое название и что из бабочек можно составлять коллекции и навсегда их сохранять. Деш был натуралистом в душе, хотя главным образом интересовался содержанием в разных клетках, банках, террариях и т.д. всяких живых тварей. Добряк этот расправил мне многоцветницу и так увлек меня рассказами о разнообразии среди бабочек, что, кажется, с этого именно дня интерес к бабочкам стал интересом всей моей жизни. И действительно, ко многим вещам чувствовал я в молодости вспышки страсти: к шахматам, бильярду, музыке, гимнастике и т. д., но все это были лишь временные увлечения, тогда как страсть к зоологии и охоте слилась у меня как-то в одно целое и никогда не покидала меня во всю мою жизнь... Сколько радостей, сколько приятных волнений переживал я в эти первые годы собирания бабочек - сможет понять только тот, кто сам испытал что-либо подобное в столь юном возрасте. Однако же интерес к бабочкам не исключал во мне интереса ко всем другим животным, и мне хотелось изучать, собирать и сохранять все-все живущее, движущееся, плавающее и летающее. В первые годы коллектирования в особенности интересовали меня тарантулы (Trochosa singoriensis), которых великое изобилие было в нашем саду, да и повсюду в степи. Но коллекции подвигались у меня очень туго, и главным образом потому, что в нашей обширной по иным предметам библиотеке отдел естественно-исторический был очень слаб и руководства по собиранию и хранению зоологических объектов не было ни одного. Да и существовали разве тогда подобные руководства на русском языке?! Не было у меня также и ящиков, и подходящих булавок, и других приспособлений для правильного собирания насекомых; да и мой учитель в этом деле, Деш, не знал как и чем мне тут помочь. После окончания школы Алфераки учился в Харьковском и Московском университетах. "Ко времени моего поступления в университет, - писал позднее Алфераки, - моя коллекция чешуекрылых значительно увеличилась, и я стал более серьезно заниматься этими насекомыми, и мой интерес к ним все больше и больше креп и возрастал. Переехав в Москву, я стал знакомиться с недостававшей у меня литературой по этому предмету и стал выписывать из-за границы много книг через известную тогда книжную торговлю Эдмунда Кунта на Кузнецком мосту. Тогда же познакомился я в Москве с известным лепидоптерологом-любителем А.П. Умовым, от которого впервые узнал о существовании в Дрездене торгового дома знаменитого лепидоптеролога Staudinger'а, ведущего торговлю исключительно бабочками. Я тотчас же взял у А.П. Умова адрес Штаудингера и в тот же день написал в Дрезден письмо и заказ на целую серию бабочек, о которых я знал только понаслышке, но в действительности никогда их не видел. Вскоре получилась от Штаудингера посылка и любезное письмо с ответами на множество моих вопросов. Наша переписка началась на французском языке и продолжалась более тридцати лет, то есть до 1908 года, когда я был вынужден прекратить свои энтомологические занятия в силу изменившихся обстоятельств и постигшей меня тогда болезни глаз... Эта переписка с замечательным лепидоптерологом шла очень оживленно, о чем свидетельствуют сотни его писем, имеющихся у меня, да, вероятно, столько же пропавших вместе с разными моими книгами во время перевозки моей библиотеки из Таганрога в Петербург в 1887 году." Затем Алфераки предпринял вместе с братом ознакомительную поездку по Европе. В Вене он познакомился с лепидоптерологами Йозефом Манном и Алоизом Рогенгофером: " у милого старика Манна я видел интересную коллекцию и купил у него очень большое число мелких чешуекрылых, так называемых "молей", собранных им в последние годы его экскурсий. Среди этих "молей" находились большие редкости, которых тогда нигде больше нельзя было достать. Конечно, я посетил Императорский зоологический музей, где познакомился с Рогенгофером, и мы вместе определили несколько бабочек, захваченных мною из моих таганрогских сборов - пишет Алфераки - Затем я съездил в Дрезден познакомиться с доктором Штаудингером и уговориться с ним относительно моих занятий у него следующей зимой." В ноябре 1871 года Алфераки отправился в Дрезден к Штаудингеру. Профессор выделил Алфераки комнату, где, кроме нескольких шкафов с коллекцией, находилась и энтомологическая библиотека. "Штаудингер относился ко мне очень предупредительно и любезно - вспоминал Алфераки - Ежедневно приходил справляться, не нужно ли мне чего, при чем у нас всегда завязывался разговор по разным лепидоптерологическим вопросам. Я начал изучение коллекции Штаудингера с самого начала, и могу смело сказать, - не оставлял ни одного экземпляра коллекции не осмотренным с тою тщательностью, на какую только я тогда был способен. Все замеченное заносилось мною в записную книжку, и заметки эти много мне помогли в последующей моей лепидоптерологической карьере. Как раз во время моего пребывания в Дрездене вышел из печати знаменитый каталог бабочек палеарктической области, составленный Штаудингером и Wocke. Издание это, с 1871 по 1901 год, когда вышла третья переработка каталога, было настольным и неизбежным для всякого лепидоптеролога. Целые поколения лепидоптерологов воспитывались этим великолепно по тому времени составленным списком и прославили имена его авторов по всему свету. Вскоре меня стало радовать, что Штаудингер начал прислушиваться к некоторым моим замечаниям, соглашаясь иногда с моим мнением. Несомненно, он заметил, что я знаю его коллекцию очень хорошо и даже настолько, что лучше его самого помню, где, что надо искать, где, что находится. К Штаудингеру часто являлись посетители - определять неизвестные или сомнительные для них экземпляры. Иногда Штаудингер поручал мне определения и по проверке соглашался, что я верно определил. Мой учитель понял, что у меня довольно верный энтомологический глаз или так называемый "нюх" и способности к занятию, и что знания мои значительно шире, чем он предполагал. К Штаудингеру со всех сторон стекались посылки с бабочками, точно железные опилки на огромный магнит, каким Штаудингер в действительности и был по отношению бабочек. Все это быстро расправлялось, сортировалось и быстро ставилось в шкафы дублетов, после того как все выдающееся немедленно присоединялось к основной научной коллекции, которая все росла и расширялась. Незадолго перед тем умер известный венский лепидоптеролог Julius Lederer, и Штаудингер приобрел его коллекцию, служившую основой для трудов Ледерер'а и крайне важную по своим типам. Во время моего пребывания у Штаудингера, он только что приступал к собиранию экзотических чешуекрылых, а когда, через несколько лет, я увидел у него коллекцию экзотов, в новом помещении в Блазевитце, возле Дрездена, специально выстроенном для коллекции - Villa Sphinx - то я был поражен громадностью материала, какой мой друг и бывший учитель сумел в столь короткое время собрать! Тогда мне, как другу, показывались и запасы дублетов, шедших в продажу, чего, конечно, никогда не делалось для посторонней публики. И то, что я увидел, превзошло все мои самые фантастические ожидания! Это было нечто невероятное, поразительное. Вещи, считавшиеся тогда еще первоклассными редкостями, имелись здесь в сотнях, в тысячах безукоризненных экземпляров ! Сколько надо было затратить труда и энергии, и иметь даже счастья, чтобы в такое непродолжительное время собрать такой подавляющий своею громадою материал! И все это было в образцовом, идеальном порядке! Многие современные энтомологи говорят о Штаудингере пренебрежительно, не как об ученом, а как о торговце, но я с этим совершенно не согласен. Я хорошо знал Штаудингера в течение 27 лет почти беспрерывного сношения с ним и мог составить о нем более верное понятие. У Штаудингера был энтомологический взгляд поразительной верности. Память его по отношению к чешуекрылым была феноменальна. Издание 1-го каталога (1861 года) бабочек палеарктической области принесло большую пользу науке, введя хоть некоторый порядок в существовавший до тех пор в лепидоптерологии хаос. Второе издание (1871 года) в сотрудничестве с Wocke, явилось чисто откровением для всех лепидоптерологов и дало тот могучий толчок к расцвету этой науки, какой имел место до 1901 года, когда появилось, наконец, третье издание - в сотрудничестве, на этот раз, доктора Rebel'я. Много можно найти в этих каталогах ошибок, неверностей, пробелов, но все это почти незаметно в огромном море его достоинств. Покуда был жив Штаудингер, он являлся центральным светилом в лепидоптерологии, вокруг которого, хотя, может быть, и невольно, помимо желания, кружились в виде планет почти все лепидоптерологи третьей четверти прошлого столетия. Теперь, после смерти Штаудингера, такого центра не существует, да и не скоро он опять установится. Те, кто так пренебрежительно отзывается о Штаудингере, может быть, делают это из чувства легкой зависти, так как сознают свое бессилие достигнуть того высокого положения, на котором стоял Штаудингер в лепидоптерологическом мире в течение длинного ряда лет. Не надо забывать, что Штаудингер не ограничивался только отдельными группами чешуекрылых, как занимаются некоторые специалисты, и поэтому требовать от него специальных познаний по каждой группе - немыслимо и несправедливо. У Штаудингера я проработал до апреля 1872 года, приобрел у него много чешуекрылых для своей коллекции и получил большее знакомство с ними, чем мог бы получить в 7 или 8 лет занятий на родине. Интересен факт, что до поездки в Дрезден я совершенно не знал о существовании в России энтомолога Н.Г. Ершова и узнал о нем от Штаудингера, давшего мне адрес Николая Григорьевича и поручение к нему. Мог ли я тогда думать, что со временем на меня падет грустная обязанность составить некролог Н.Г. Ершова! Но мало ли бывает на свете неожиданностей. Вот кстати еще одна из них. Среди препараторов Штаудингера я познакомился с двумя молодыми людьми - Эмилем Функе и Otto Herz'ем. Вся их деятельность заключалась в расправлении бабочек. Прошел ряд лет, и я вновь встретил Герца уже в Петербурге, когда он собирался ехать коллектором в Корею, на средства, собранные несколькими петербургскими энтомологами, в числе которых находился также и я. Еще позже Герц очутился препаратором у Великого Князя Николая Михайловича и вследствие этого обстоятельства через несколько лет вместе с переходом коллекции Великого Князя в музей Академии получил должность хранителя этой коллекции со званием старшего зоолога. Я очень любил Герца; отношения наши всегда были наилучшими, но видеть человека без всякой научной подготовки, без малейшего энтомологического взгляда в должности старшего зоолога высшего научного института России - разве это не поразительная неожиданность?! Возвращаюсь к моим занятиям у Штаудингера. Во всяком случае поездка в Дрезден решила мою научную карьеру - я навсегда остался лепидоптерологом и никогда в этом не раскаивался. Занимаясь у Штаудингера, я начинал работать в 10 часов утра и работал до часу дня. Затем я забирал нужные мне книги из его библиотеки, завтракал в своей гостинице и садился за чтение до вечера. Вечером обедал и затем в большинстве случаев отправлялся в Королевский театр, находившийся в двух шагах от гостиницы. Так проводил я в Дрездене свои дни и вечера и в апреле вернулся в Таганрог с определенным уже жизненным маршрутом. Дома я нашел письмо от Йозефа Манна из Вены, предлагавшего мне свою коллекцию пядениц по очень дешевой цене, которую я поспешил приобрести. Эта покупка сразу очень пополнила мою коллекцию, так как в ней находилось много редкостей из сборов Манна и из коллекции Ледерера, с которым Манн находился в тесной дружбе. Теперь у меня имелись все нужные аппараты для систематического собирания чешуекрылых, и я умел ими пользоваться. У Штаудингера я научился расправке бабочек, и это шло у меня вполне успешно. Весной 1873 года я снова поехал к Штаудингеру докончить свои занятия, на что потребовалось всего три месяца. Вернувшись в Таганрог, я долго не засиделся в нем и весной 1873 года предпринял экскурсию на Северный Кавказ, где собирал чешуекрылых во всех группах минеральных вод. Со мною ездил мой препаратор П.С. Мищенко, и мы собрали очень значительное число чешуекрылых, список которых с примечаниями я опубликовал в "Трудах Русского Энтомологического Общества", том Х. Эта была моя первая энтомологическая работа. Хотя я не сделал крупных открытий, но я был доволен своим сбором, содержавшим совсем новые для науки формы и виды бабочек". Через три года после Вены Алфераки побывал в Париже и посетил знаменитого д-ра Boisduval'я, пользовавшегося в это время репутацией одного из первых авторитетов по бабочкам во всем мире. Как раз в это время Буадюваль продал свою коллекцию бабочек Шарлю Обертюру, в Реннах, и Алфераки застал у Буадюваля натуралиста Депюизе, упаковывающего коллекцию для пересылки Обертюру. У натуралиста Эмиля Дейроля Алфераки приобрел несколько десятков интересных бабочек, в его мастерской взял уроки таксидермии, что впоследствии очень пригодилось ученому во время путешествия по Кульджинсокму краю и Тянь-Шаню в 1879 году, а затем вернулся в Таганрог: "Теперь моя коллекция находилась в шкафах со многими выдвижными ящиками, - писал Алфераки, - и насчитывалось очень значительное количество экземпляров бабочек, доставшихся мне собственными сборами, а также покупкою и обменом. К этому времени относится моя работа "Чешуекрылые окрестностей Таганрога", которая была напечатана в Трудах Русского Энтомологического Общества, членом которого я уже состоял. Время для меня шло очень быстро. Коллектирование, изучение литературы, все разраставшаяся корреспонденция и охота заполняли все мои дни. Тогда же я написал статью о пролете дупеля в устьях Дона и напечатал ее в "Природе и Охоте" в 1878 году; статьею этой началась моя деятельность в охотничьей литературе. В 1878 году Алфераки решил предпринять путешествие в Кульджинский край и в Тянь-Шань с целью изучения фауны и, главным образом, чешуекрылых этого малоисследованного региона. Его сопровождали друг, Евстратий Пантелеевич Скараманга, принявший на себя половину расходов по поездке и снаряжению экспедиции, и препаратор П.С. Мищенко. Алфераки попросил Николая Михайловича Пржевальского, тогда еще полковника, составить маршрут, который мог бы способствовать успеху поездки, так как Пржевальский был близко знаком с Кульджой и той частью Небесного хребта, где Алфераки собирался коллектировать, а Скараманга - охотиться. Из Кульджи Алфераки вернулся в Таганрог 11 октября 1879 года: все привезенные коллекции оказались в совершенно сохранном, образцовом виде. "Еще и теперь, почти через 30 лет, - писал позднее ученый, - шкурки животных и птиц, рыбы и проч., не говоря уже о бабочках, сохранились превосходно, и мне часто приходилось, в последние годы, слышать от гг. хранителей музея лестные отзывы о моих сборах. С согласия моего дорогого спутника Скараманга, всю коллекцию, кроме чешуекрылых, я передал в зоологический музей Императорской Академии наук... Домой я вернулся очень истомленным, исхудалым и грустным, но совершенно здоровым. Мне было жаль, что так незаметно, так быстро промчалось счастливое время путешествия по неведомым местам, где столько приходилось испытывать сильных, неизгладимых впечатлений. Только одному натуралисту знакомо волнение при виде какого-либо нового, совершенно незнакомого, драгоценного насекомого, когда он сразу поймет, что это - новинка для науки и новинка притом огромного интереса!.. Раз я увидел чудный экземпляр новой бабочки, сидевшей на цветке в нескольких шагах от меня. Я был так взволнован, что у меня отнялась способность двигаться! Я не мог найти в себе сил замахнуться на эту бабочку сачком и не знаю, что произошло бы, если бы поблизости не было Мищенки. Я подозвал его, указал на бабочку и попросил поймать ее, что Мищенко и исполнил, будто это было самое обыкновенное насекомое. Тут же я назвал эту бабочку, в честь своего друга Штаудингера - Colias Staudingeri. И так почти каждый день приходилось мне радостно волноваться при виде то совершенно новой бабочки, то редкого экземпляра из описанных кем-нибудь раньше... Поездка в Кульджу и Тянь-Шань была важным для меня событием. Ею закончилась моя молодость, вернее, лучшая счастливая, беззаботная пора моей жизни!" Первая часть труда Алфераки о бабочках Кульджинского края появилась в 1881 году, но автор остался ею недоволен. В некоторых отдельных случаях ему повредило недоверие к своим познаниям: так как Н.Г. Ершов обработал раньше бабочек, собранных экспедицией А.П. Федченки в Туркестанском крае, и описал немало таких видов, которых Алфераки тоже встретил в Кульдже и ее окрестностях, то Алфераки вошел в заблуждение, переоценив научную компетенцию Ершова, вполне на нее полагаясь и слишком доверяясь определениям тех экзепляров, которые послал ему для проверки. Серьезных ошибок, собственно, оказалось две, и обеих можно было бы избежать, следуя своему убеждению. В первом случае, Н.Г. Ершов принял один новый вид, привезенный экспедицией Федченки, за мифический, никому не известный и неверно описанный камчатский вид. "Это я говорю, - пишет Алфераки, - о Parnassius discobolus и Parnassius corybas F. v. W., каким последним признал Ершов совершенно отличающийся, неописанный вид, названный уже впоследствии Штаудингером под первым из приведенных здесь названий. Другой случай для меня еще обиднее. Я открыл великолепный новый вид Colias и назвал его Colias Erschoffi, но, благодаря уверению Ершова, я описал двух самцов различной величины и окраски, как самца и самку одного вида; настоящую самку этого вида, правда, очень отличающуюся по окраске, счел за самку совсем другого вида, с которым она действительно и имеет сходство. Но я чувствовал, почти был уверен, что мнимая самка была в сущности самцом, но побоялся тогда пойти против мнения Ершова, и ошибка совершилась, и я до сих пор не могу примириться с мыслью, что так глупо впал в нее... В Таганроге, одновременно с обработкой бабочек, я был сильно занят расправкою огромного своего сбора. Я вел это дело быстро и хорошо, но оно отнимало у меня чрезвычайно много времени, так как работа эта требует большой тщательности и внимания. Вскоре появились в печати одна за другой две остальные части моей работы, и я ими ограничился, не желая обработать так называемых microlepidoptera, т.е. что в общежитии зовется "молями". Я чувствовал себя еще недостаточно сведущим в них и думал заняться ими позже, расширив свои познания." Важнейшим этапом в научной карьере Сергея Николаевича Алфераки становится 1883 год, когда он получил письмо от Великого князя Николая Михайловича с очень лестными отзывами о его научных работах и с пожеланием вступить с ним в обмен бабочками. Затем Алфераки получил и первый том издания Великого князя: "Mémoires sur les Lépidoptères" rédigés par N.M. Romanoff, с дарственной надписью. Алфераки вместе с ответом послал Великому Князю все дублеты из Кульджинского края, какие у него еще имелись. Около этого же времени ученый получил сбор чешуекрылых Николая Михайловича Пржевальского, сделанный во время его странствования по провинции Амдо, в котором, между прочим, находилось три экземпляра совершенно нового вида аполлона, названного Алфераки Parnassius przewalskyi - находка эта была произведена в горах Бурхан-Будда. Алфераки написал об этом открытии Великому князю с пожеланием поместить описание бабочки в "Mémoires". Николай Михайлович изъявил на это согласие, но с тем условием, что описание появится в третьем томе "Mémoires", так как второй том находится уже в печати; тем же письмом Великий Князь приглашал Алфераки приехать в Петербург на совещание по поводу дальнейшей программы своего роскошного издания. Заседание проходило в апартаментах Его Высочества, во дворце Великого князя Михаила Николаевича на Дворцовой набережной. В заседании участвовали: Н.Г. Ершов, Н.Н. Кавригин, д-р К.А. Фиксен, д-р Г.И. Сиверс, Г.Е. Грум-Гржимайло и Г.Ф. Христоф. Во время пребывания в столице Алфераки имел возможность просмотреть большую часть богатейшей Великокняжеской коллекции, с ее огромным великолепным материалом и с некоторыми, на взгляд Алфераки, недостатками в установке: коллекция разделялась на три отдельные части: кавказскую, общепалеарктическую и экзотическую. Кроме того, имелся громадный запас так называемых дублетов. Если возможно и даже практично держать отдельно палеарктическую коллекцию от экзотической для удобства во время научных занятий, считал Алфераки, то отделять от палеарктической коллекции специально кавказскую - крайне для научной работы затруднительно, но еще более важным недостатком являлась принятая система помещать как в кавказскую, так и в палеарктическую коллекции лишь по две пары каждого вида, т.е. по 4 экземпляра, тогда как все остальные экземпляры стояли в шкафах с дублетами для обмена. Длинные серии многих редких видов бывают крайне важны в научном отношении, поэтому, в данном случае, шкафы с дублетами представляли иногда больший интерес, чем сама основная коллекция. В 1887 году Алфераки был вновь вызван в Петербург, и Великий князь предложил ему поступить на службу в качестве постоянного сотрудника "Mémoires", а также - хранителя коллекции, наравне с Г.Ф. Христофом. Кроме того, Великий князь пожелал приобрести и его коллекцию бабочек. Проработав зиму 1887-88 гг. во Дворце, Алфераки получил приглашение от отца Великого князя Николая Михайловича - Михаила Николаевича (сына императора Николая I, члена Государственного Совета, наместника Кавказа, фельдцейхмейстера России) приглашение погостить летом в наместнической резиденции в Боржоме, где и провел июнь-август. Здесь вместе с семейством Михайловичей Алфераки участвовал в роскошных охотах и коллектировал новых для себя закавказских бабочек. Здесь же он познакомился с замечательным энтомологом, еще одним сотрудников Великого Князя Николая Михайловича Густавом Ивановичем Радде - основателем и директором Кавказского музея в Тифлисе. Зиму 1888-89 гг. Алфераки работал над коллекциями, поступившими к Николаю Михайловичу. Это были сборы Пржевальского, Грум-Гржимайло, Потанина и других. Вместе с Алфераки трудились Герц и Христоф, а секретарь Великого князя - Г.И. Сиверс контролировал издание очередных томов, составление таблиц, вел переговоры с рисовальщиками, литографами и директорами типографий. Христофа Алфераки знал еще до приезда в Петербург: "Он посетил меня, - пишет Алфераки, - в Таганроге в начале 80-х годов проездом на энтомологическую экскурсию на Кавказ. Остановился он в гостинице и явился ко мне с визитом в 6 часов утра! Конечно, он застал меня спящим, так как я ложился всегда поздно и вставал не раньше 8 часов. Когда мне позже передали карточку Христофа, я отправился искать его по гостиницам, нашел и перевез к себе. Он прогостил у меня два дня, и за это время я узнал его насквозь, точно знал двадцать лет, настолько он был прост, прямодушен и наивен... Как обидно, что в последствии коллекция Христофа, после его кончины в 1894 году, ушла в Англию и не попала в зоологический музей нашей Академии наук!". В октябре 1889 года вместе с Великим князем Николаем Михайловичем и Густавом Ивановичем Сиверсом Алфераки посетил Всемирную выставку в Париже. Здесь был решен очень важный вопрос. Известный парижский лепидоптеролог Emil Ragenot в это время заканчивал свой гигантский труд о фицидеях всего света. Алфераки рекомендовал Николаю Михайловичу предложить французскому ученому опубликовать его в "Мемориях": в итоге первая часть монографии "Monographie des Phycitinae et des Galleriinae par E. Ragenot" заняла весь VII том, а вторая - VIII. В 1892 году Алфераки, наконец, получил согласие Николая Михайловича на коренные реформы в его коллекции. В виде эксперимента он слил кавказскую коллекцию с основной палеарктической и поместил в нее некоторые дубликаты. Попутно с перестановками он исправил ряд ошибок в определении бабочек, изучил систематику ночниц и пришел к выводу о необходимости ее пересмотра, однако, к сожалению, не успел сделать каталог этого огромного собрания. Летом 1892 года вместе с Великим князем, Сиверсом, Радде и д-ром Фиксеном коллектировал в Боржоме, затем в октябре - в окрестностях Баку, в 1894 году - в Ленкорани. По смерти Христофа и Фриксена Алфераки сделался фактически главным хранителем и обработчиком коллекций Николай Михайловича. Под его руководством расправлением и разбором бабочек занимался О.Ф. Герц. Этот сотрудник князя каждое лето уезжал в разные части Азии и Сибири на коллектирование; самые интересные результаты дали его экскурсы по Северной Персии, Фергане, на Вилюй и Камчатку. До этого он собрал для коллекции Николая Михайловича значительное число видов в Корее. О своей работе в этот период Алфераки пишет: "Я должен был спешить с описанием новых видов и рас бабочек, так как, получив богатство Средней Азии в лепидоптерологическом отношении, ее стали в большом числе посещать немецкие коллекторы, собиравшие бабочек для разных торговых фирм. Благодаря этому в Германии стали получаться из отдаленнейших и трудно достижимых пунктов центральной Азии те же виды, которые получали и мы, и если бы мы не действовали с описанием так стремительно, как немцы, они отняли бы у нас массу новинок". В 1895 году Алфераки последний раз побывал в Закавказье, у своих августейших покровителей. В следующем году он практически в одиночку создал последний IX том роскошного издания Великого Князя Николая Михайловича. У него стало резко ухудшаться зрение, так что он постепенно сокращал свои занятия энтомологией и переключился на орнитологию, которой всегда интересовался как завзятый охотник, на монографии "Утки России" и "Гуси России", множество очерков и заметок в охотничьи журналы. С июня 1896 года он стал охотиться на перелетную дичь в Финляндии. Завершая свою автобиографию, Сергей Николаевич Алфераки написал в сентябре 1908 года: "Я сделал все от меня зависящее, чтобы поддержать мысль Великого Князя Николая Михайловича пожертвовать свою чудную, богатейшую коллекцию Зоологическому музею Императорской Академии наук. Его Императорское Высочество так и поступил, с условием, что Отто Герц будет при музее пожизненным хранителем... Подобно тому, как поездкой в Кульджу завершилась первая часть моей жизни - от рождения до зрелости, так передачею Великим князем коллекции Академии завершился второй ее период, доведший меня до начала старости. На этом моменте я считаю для себя удобным опустить занавес на свою частную жизнь".
|
|
Список опубликованных работ С.Н. Алфераки: zip-архив.
|