О.Э. Костерин (O.E. Kosterin) - биолог, кандидат биологических наук, интересы касаются фауны дневных бабочек и фауны и систематики стрекоз Северной Азии, в какой-то степени флоры этой территории, генетики растений и теории эволюции. В дневных бабочках наиболее интересуют такие вопросы как систематика рода Boloria в узком смысле, фауна Тувы (а также Новосибирской и Омской областей как собственного ареала обитания), в отдаленной перспективе - возможность применения молекулярных маркеров для выяснения популяционно-генетической структуры и реконструкции истории ее становления в проблематичных арктоальпийских группах (Boloria, Oeneis, Erebia).

До 16 лет жил в г. Омске. В возрасте около 10 лет выбрал фотографию как способ жизни и взаимодействия с внешним миром, но не как искусство или профессию, поэтому до сих пор удовлетворяюсь весьма средним техническим и художественным уровнем. В последнее время, в связи с бурным развитием доступной цифровой техники (которой пока не обзавелся) и соответствующим взрывом личного фотографирования в обществе, этот способ жизни столкнулся с кризисом обесценивания, который пока не преодолен. До перехода на цветную пленку в 1988 году фотографировал почти исключительно насекомых, потом среди объектов стали преобладать ландшафты и растения, а с 1995 г. - все чаще попадаться девушки. В начале 2005 г. (так получилось, что в Таиланде) перешел на цифру, как и следовало ожидать - решительнго и бесповоротно, с чувством растерянности относительно того, зачем же это я жил до этого.

Зато любовь к насекомым выбралась (сама собой, естественно) еще до моего рождения и, несмотря на все сложности, продолжает приносить незамутненную радость жизни. В силу своей склонности попадать под длительное влияние выдающихся личностей, на четвертом курсе я резко уклонился от своего естественного предназначения и выбрал профессию генетика, и эта проблема тоже не преодолена вот уже двадцать четыре года. После всего этого неудивительно, что я пока что не женат и детей не имею, даже внебрачных.

Если бы я родился хотя бы в Новосибирске и оказался одним из тех школьников, которые посещали зоомузей ИСиЭЖ (или если бы в Омске было нечто вроде кружка Петра Устюжанина), я, возможно, мог бы написать здесь что-нибудь более вразумительное. В Омске же мир строго делился на две части - реальный мир живых людей и идеальный мир общей литературы типа «Жизни животных», по всей видимости поступавшей непосредственно из божественного откровения. Мыслей о возможности быть как-то сопричастным этому миру даже не возникало. В конце концов меня направили в биологический кружок при Омском ветеринарном институте, который вел доцент Александр Дмитриевич Сулимов. Там, к примеру, студент мог читать реферативный доклад о микоризе, называя ее при этом мерикозой. Но А. Д. сделал очень нужное дело - он сказал «Олег, займись стрекозами, это единственная группа, по которой в Омске есть литература - монография Белышева». Благодаря этой книге если я сейчас и могу себя назвать в чем-то специалистом, то это в стрекозах Сибири. Группа маленькая и хорошо изученная - как раз для хобби.

Ненавистный родной город находится в центре одной из самых обширных равнин мира (наряду с Амазонией), поэтому он идеально плосок и радиален: центр сменяется жилыми кварталами, потом пригородами и садами (как написано о моем прадеде в книге «Омск: как рос и строился город», «а остальная территория была застроена местным землемером Ивановым-Царевым унылыми кварталами, не объединенными единой градостроительной идеей». Прадед заканчивал Высшее землемерное училище в Санкт-Петербурге, за образец застройки брал Санкт-Петербург же, и, кстати, ездил в экспедиции на Север. Но мне это не помогло нисколько). Доехать хоть до какой-то природы на городском транспорте было совершенно невозможно, другого не было. Приходилось довольствоваться тем, что случайно долетало до центра. Все мои перемещения жестко контролировались родителями, а я на свое горе уродился послушным малчиком.

В 16 лет я воспользовался случаем улизнуть из дома и города в физматшколу при НГУ, где о существовании этого самого дома вспомнил разве через месяц. Там я попал в мир, где между домами стоит настоящий лес, с белками, неясытями, дятлами, пафиями и лигеями, а сверстники не гнушаются с тобой разговаривать, причем все сплошь интересные и неординарные люди. Эйфория от этого события не прошла до сих пор (хотя этой осенью сильно омрачилась планами введения пропускного режима в общежитиях СО РАН). Зато интеллектуальная обстановка отнюдь не способствовала занятию «классической» биологией, и через пять лет она таки одержала верх в виде самого интересного лектора - по генетике - и самого выдающегося человека, которого я встречал, Владимира Александровича Бердникова, в лабораторию которого я пошел на четвертом курсе и где остаюсь по сю пору (причем вот уже четыре года формально являюсь исполняющим обязанности заведующего этим подразделением, недавно пониженным в статусе до сектора).

Однако генетикой я всегда занимался без должного рвения, за что мне неизменно стыдно. К моему переходу приложил руку ныне профессор Илья Кузьмич Захаров, у которого я в свое время практиковался в генетической работе с дрозофилой (раз в неделю) во время учебы в физматшколе. Надо сказать, что Илья Кузьмич был по сути моим идеологическим противником, то есть всегда ценил только «высоконаучные» направления и презирал классическую биологию (хотя бы он и стал это отрицать), но очень хорошо относится лично ко мне и даже «моей» энтомологии (наверное, он верит, что в ней много генетики). В общем, он решил вырвать меня из пасти научного язычества и открыть мне дорогу к спасению, как он себе его представлял. На деле же выступил в качестве самого настоящего дьявола, отвращающего человека со своего истинного пути. Он до сих пор этим гордится, а я всегда это ему припоминаю. И пытаюсь отплатить высокой науке тем же - агитируя любого поддающегося в пользу классических направлений (причем мне нагло кажется, что я сумел приложить руку к «возвращению к истокам» одной весьма крупной фигуры).

В общем, Илья Кузьмич выбрал момент, когда в конце четвертого курса в лаборатории экологии насекомых Биологического института СО АН СССР (ныне Институту систематики и экологии животных СО РАН), где я должен был делать диплом, всем по прежнему было не до меня, а вот Владимиру Александровичу понадобился лишний студент на свалившееся ему на голову поручением директора разобраться в удивительной информации О. В. Ковалева из зоологического института в Ленинграде, почему амброзиевый листоед при его интродукции в Ставропольском Крае дал карликовых самцов, дикую изменчивость окраски и вообще полетел. Дело было подозрительное и совершенно ни в какие ворота не лезущее. Как оказалось, изменчивость и по окраске, и по размеру оказалась совершенно нормальная, а жук летал всегда. Просто до интродукции никому до этого не было дела. Таким вот образом, главное энтомологическое учреждение Союза сыграло неожиданную роль в моем уходе из моего любимого главного энтомологического учреждения в Сибири, которого не должно было случиться по генеральному плану божественного проведения.

Мне казалось, что, переходя в ИЦиГ, я спасаю от забвения те знания по общей биологии, которые мне дал НГУ. Видимо, знания по классической биологии мне тогда представлялись в спасении не нуждающимися. Все это стоило мне первой бессонной ночи (всего то!), в ходе которой я отчетливо понял, что буду одинаково сильно жалеть при любом выборе. Так и получилось.

В результате, я подготовил в Институте цитологии и генетики, но защитил по специализации «Экология» диплом «Анализ изменчивости амброзиевого листоеда Zygogramma suturalis при его интродукции в Ставропольксом Крае». (Здесь слово «экология» следует читать в том значении, в котором оно просуществовало весь двадцатый век, а не в том, в котором его стали применять послеперестроечные средства массовой информации и законодательные акты). В ходе подготовки диплома, на пятом курсе, я даже ездил в командировку в Зоологический институт - пока что единственное мое посещение этого святого учреждения, и по такому дурацкому поводу.

Мне до сих пор неясно, почему не получило немедленного развития мое знакомство с Владимиром Викторовичем Дубатоловым, состоявшемся ночью у светоловушки в селе Улус-Черга, где я был на практике после первого курса. Мои неожиданные знания произвели тогда достаточное впечатление. Если бы развитие знакомства не отложилось на четыре года, я не тратил бы вечера и ночи на выпуск двадцатиметровой факультетской стенгазеты «Кентавр». Это был гибрид стенгазеты с художественной выставкой, где мы, бывало, по два месяца рисовали свои «заставки» размером в ватманский лист, которые потом вклеивалась в газету. Такой способ поддерживать навыки, полученные в художественной школе, отложил их угасание на целых пять лет, и теперь, когда я узнал настоящую цену энергии юности, я считаю «Кентавр» своей самой большой ошибкой. Грустно быть гармонично недоразвитой личностью! Но так или иначе и рано или поздно, Володя стал моим учителем в энтомологии, причем как хорошему в ней (очень серьезному отношению как к самому материалу, так и представлению результатов исследования), так и плохому (к которому я отношу безудержное стремление ставить задачи шире собственных возможностей). Второе я перенял в полной мере, что же до первого, то на этот счет существуют мнения, и мое в первую очередь...

У меня никогда не было коллекции. Коллекция негативов и слайдов ее с лихвой заменяла. Я и сейчас вот еще мечтаю должным образом избавиться от всех сборов, находящихся в моей маленькой комнате, до последнего экземпляра! Первоначальные мои установки были вполне зеленые - принципиально не хотел никого убивать. Когда после пятого курса я оказался на два месяца на Катунском хребте (1985), я все же решил, что бабочек пособирать стоит, чтобы потом грамотно подписывать фотографии. Тогда я еще думал, к примеру, что Erebia kindermanni и E. theano (этих названий я, естественно, не знал) - это самец и самка. Оказалось, что я собрал кое-что интересное. Это стимулировало дальнейший интерес к сборам. А на третий год Катунского хребта я восстановил ведение дневника наблюдений за природой, который непрерывно вел с незапамятного детства до первого курса - нагрузка оказалась тогда слишком жесткой, к тому же на практике ведение дневника стали едва ли не требовать, чем отбили всю охоту. Дневник я веду до сих пор, причем когда нахожусь в Новосибирске - прямо в интернете (милости прошу взглянуть на это занудство, http://pisum.bionet.nsc.ru/kosterin/diary/diary.htm), и он иногда неожиданно пригождается. Примерно с той же середины 80х я стал регулярно собирать отовсюду материал для Зоомузея ИсиЭЖ РАН, хотя в последнее время они явно не справляются со всеми новыми поступлениями, так что теперь я собираю только немногие группы, которые сразу идут в дело. Что касается дневных бабочек, то стараниями Владимира Викторовича Дубатолова и Юрия Петровича Коршунова я постепенно ознакомился с теми из них (но и только), с которыми лично сталкивался в природе.

Следующей сильной личностью, под тень которой я попал (если пользоваться понятиями Флоринды Доннер) в 1993 г. был Павел Горбунов (Екатеринбург). Его сила состоит в большой смелости по части амбициозных проектов и в глубоком душевном спокойствии в ходе связанных с ними проблем. В качестве компенсации, он довольно небрежен в деталях, и эту сторону я в какой-то степени имел наивность попытаться скомпенсировать, хотя никто из знающих меня не отметит особой склонности к порядку. Но так или иначе, смелые люди нужны. Тогда Павел вышел на Юрия Петровича с предложением издать красивую книгу про дневных бабочек Азиатской России, на английском языке и с фотографиями. Такое предложение поступило от его знакомого издателя. По части фотографии бабочек в природе Павел сам большой мастер, но оказалось, что наши материалы хорошо дополняли друг друга (у него - в основном Урал и Дальний Восток, у меня - в основном Сибирь). По части же английского языка он обратился ко мне. А я согласился. Это оказалось еще одним полноценным актом продажи души дьяволу, но теперь уже в противоположном направлении.

Во-первых, в процессе перевода я наконец-то твердо усвоил какие виды у нас водятся и где (хотя и нетвердо - чем они отличаются друг от друга). Во-вторых, именно за этот без малого год, что я ее переводил (рекордный срок по моим теперешним темпам), я утратил полную компетенцию по части своих служебных обязанностей, иными словами - перестал полноценно интересоваться генетикой и совершенно перестал пытаться участвовать в умственной работе по этому направлениию (но при таком шефе собственная умственная работа была и не нужна, она все равно атрофировалась со временем за ненадобностью). С тех пор моя та или иная работа над бабочными книгами в русле активности Павла не прекащалась, и у меня еще долго не было ни возможности, ни желания восстановить интерес и компетенцию в основной работе. Хуже то, что это не оставило мне времени и сил для ревизии рода Boloria s. str., что в некотором смысле мне поручил Володя Дубатолов. Тогда такая ревизия вполне имела бы смысл - на тот момент имелся неплохой материал, и я бы хотел высказать некоторые мысли по его поводу. Сейчас в других местах материала гораздо больше, а мысли там несколько другие, так что ревизию мне не потянуть.

Итак, книгу я перевел к лету 1994 года, но возможность издать ее у издателя к тому времени улетучилась, а реализовались она, к моему глубокому удивлению и не менее глубокой благодарности, только через десять лет. В тот раз я впервые столкнулся с основной проблемой переводчика - той, что это единственный человек, который действительно читает текст. Обычно у того, кто пишет, есть в голове некие довольно обширные представления о предмете, и то же самое у того, кто читает. И оба не очень хорошо отличают их от того текста, который у них в руках: один что-то написал, другой что-то понял. И только переводчику приходится реконструировать точное смысловое поле, соответствующее написанному тексту. В результате, он становится прежде всего редактором.

Выдающийся и ныне, увы, покойный отечественный философ и методолог Г. П Щедровицкий, российский Сократ, курс лекций которого я имел счастье и несчастье посещать, отделавшись всего месяцем неврастении, обратил наше внимание, что мышление состоит из ядер и рамок. Ядра - это объекты мышления, которые оно ставит в отношения друг к другу. Рамки - это заданные аспекты рассмотрения, правила игры, принятые для данного рассуждения (своими словами: чтобы не рассуждать об в огороде бузина, а в Киеве дядька, и не смешивать игры в шахматы, шашки и Чапаева). И что, увы, у подавляющего большинства населения мышление является ядерным и только ядерным, рамок никто не держит и поэтому мышление бесплодно, так как порождает химер, составленных из несопоставимых вещей и аспектов. Так вот, мышление известных лепидоптерологических авторов сугубо ядерное: они имеют в голове какой-то верный признак, потом другой, потом третий, по мере того как они поступают из памяти (имеющей характер стека), и излагают их часто в произвольном порядке, не заботясь о том, чтобы было уточнено на каком это крыле, на какой его стороне, у какого пола, в среднем больше или чаще по встречаемости, и т. д. Мое мышление, когда я имел дело с переводимыми текстами - было чисто рамочное. Я следил, чтобы в тезе и антитезе говорилось об одном и том же, чтобы если описан верх, то был описан и низ, и чтобы внешне все смотрелось серьезно и связно. За пределами своих случайных знаний я не принимал и не мог принимать никаких мер, чтобы все это соответствовало действительности. В тот период я послал Павлу массу своих замечаний и комментариев как по форме, так и по сути. Толстая папка копий лежит до сих пор - жуть, тогда уже были компьютеры, но еще не было е-мэйла! Как такой героизм был вообще возможен?! В какой-то мере это способствовало, я надеюсь, и улучшению русской версии.

Дело было так. Чтобы вся проделанная компиляция данных не пропала напрасно, авторы решили издать ее для начала без картинок и на русском. Эту голубую книжку (Коршунов, Горбунов, 1995) я (и не только) до сих считаю весьма ценной сводкой с достаточно сбалансированной точкой зрения по большинству вопросов. Павел проделал огромную работу по приведению в порядок как всегда хаотичных текстов Коршунова, полностью их переписав, и по дополнению их информацией. Большая часть этой деятельности Юрию Петровичу не понравилась, и вскоре по выходу книги авторы рассорились. Юрий Петрович стал издавать свои знаменитые «Исправления и дополнения», все более насыщаемыми новыми таксонами с омерзительными описаниями (говорю это смело, так как я все их переводил на английский), которые в 2000 г. привели его уже к чисто авторской монографии-определителю, впоследствии посмертно (и после большой работы Сергея Львовича Николаева по его причесыванию) переизданной КМК-Пресс. Увы, Юрию Петровичу следовало остановиться в своей многотрудной деятельности чуть раньше. Но первоначально я воспринял дополнения всерьез и занялся переструктурированием уже готового перевода в связи с опубликованной русской книгой и пополнением его названными дополнениями в той мере, в которой их мог принять Павел. Это помаленьку продолжалось еще несколько лет, пока не стало очевидно, что совместная книга Коршунова и Горбунова более невозможна ни в каком виде, даже очень красивом, ввиду личных трений и диаметрального расхождения во взглядах - одного в направлении безудержного дробизма, второго - лихого объединительства. Не прошло и пары лет, как я догадался сложить мертворожденный перевод на свой интернет-сайт. Как выяснилось, это принесло большую пользу, так как его читали и читают. И даже мне, так как послужило поводом для многих полезных контактов.

Так и не издав первую книгу, Павел предложил мне перевести его каталог (вышедший в 2001 году). Согласился я по вполне вненаучной причине, хотя ни сколько не менее важной. Дело в том, что в течение нескольких предыдущих лет мы экспедиционировали и экскуртировали с моим замечательным другом Олей Березиной, тоже энтомологом, у которой, между прочим, был талант находить гусениц. Несколько общих описаний этих самых гусениц вошли в «голубую книгу», но со ссылкой на меня одного и сугубо по моей вине, так как я вовремя не осознал этот момент. Поскольку предложение Павла касалось Окончательной Книги, куда вошло бы вообще все, я согласился, именно чтобы исправить этот грех. Но в дальнейшем было решено (и справедливо) сделать сначала каталог-генитальный атлас, по аналогии с книгой о бабочках Балкан. Его перевод (так и не снимавший обозначенную выше моральную проблему), сколько он ни содержит недостатков, был, не скрою, весьма серьезным свершением, но еще большим подвигом было нахождение нэйтивспикера, который согласился отредактировать текст даром. Специалист по дневным бабочкам из Канады Крис Гаппи (мы, конечно же, называем его Гуппи) нашел мой перевод «голубой книги» в интернете и чисто из любви к искусству отредактировал его для себя. Когда он собщил мне это, я попросил разрешения заменить тексты на сайте на отредактированные, а потом попросил отредактировать и книгу для печати. Он согласился, и так вот и трудился до недавнего времени (хотя теперь уже за символическую - по их меркам - плату)! Оказывается, любая земля рождает энтузиастов в достаточном количестве. Мой перевод сопровождался все усиливающимся потоком моей критики и инициативы, и Павел предложил мне значиться научным редактором. Это был трудный вопрос - никто не увидит той огромной работы по редактированию, которую мне пришлось на самом деле провести, но все увидят все то, чего я не исправил. А сам материал я знал более чем слабо, так что боролся в основном за внутреннюю стройность и непротиворечивость. Но и в этих сферах осталось, мягко говоря, дикое количество дефектов в книге, которая, к моему изумлению, была все таки напечатана (причем очень хорошо). Это издание вызвало существенную и совершенно справедливую критику, в том числе и в мой адрес.

Не успела выйти эта книга, как началась работа над новой. Оказалось, что идея красивой англоязычной книжки с картинками (один уважаемый лепидоптеролог назвал ее «Мурзилка», другой - «Приложение к Пентхаузу») живет и даже иногда побеждает. Так как в ней не предполагалось таксономии и номенклатуры, но все больше повадки и привычки, я принял предложение Павла стать ее соавтором, так как в этих деликатных вопросах счел себя уже достаточно компетентным. Задача, тем не менее, казалась неподъемной, и было принято решение разбить ее на два тома. Работу омрачали муки совести по отношению к коллегам, Юрию Петровичу и Владимиру Викторовичу, которых я счел возможным не посвящать в этот проект, чтобы сохранить хоть какие-то остатки самостоятельности в своих действиях. Текстуальных и концептуальных совпадений с Юрием Петровичем в текстах Павла к тому времени не осталось - если где-то и можно найти их в следовых количествах, то каждый имеет возможность проверить что они случаются только в тех местах, которые в Голубой книге принадлежали одному Павлу или были совершенно однозначно заимствованы из третьих источников. Но в свое время я пообещал Юрию Петровичу рано или поздно подготовить английский текст непрерывно переписываемой книги, а потом убедился в научной бессмысленности такой траты своего времени. А Володе уже Павел некогда предлагал стать соавтором, но потом передумал, не поставив его в известность. (Володин педантизм часто принимает очень гротескные формы. Он идет на пользу дела, но только в том случае, когда не исключает доведение его до конца.) Впоследствии Володя отнесся спокойно, а Юрию Петровичу, как некоторые полагают, сейчас виднее всех нас.

К моему уже совершенно полному изумлению, в 2003 г. первый том вышел, и я собственными глазами видел на данный момент уже пять экземпляров, что позволяет отринуть гипотезу о мистификации - мой экземпляр всегда можно потрогать руками, от чего он уже совершенно истрепался и порвался по форзацу. Причем вышел в таком нарочито роскошном виде, что упорно не верится, что я мог иметь к этому изданию хоть какое-то отношение. А в 2007 г. году вышел и второй (к сожалению, с очень неровной предпечатной обработкой фотографий, в некоторых случаях до тошнотворности). Во втором томе, где рассматриваются нимфалиды и сатириды, в силу самой природы этих групп не могло не появиться много всяческой систематики, в которой я принял самое деятельное участие.

В результате вышеописанного течения лепидоптерологического онтогенеза получилось, что я неплохо знаю бабочек в природе, которую исколесил достаточно плотно в пределах нашей Родины и уже начал заглядывать и за них, и в литературе, но сложно поверить насколько я мало имел с ними дело в коллекциях. Сейчас мои друзья и знакомые приобрели привычку работать в Британском музее естественной истории, в музеях Германии, Нидерландов и т. д. и иногда намекают, что от них хорошо было бы не отставать. В то время как более всего полезно мне было бы как следует, а не урывками не чаще раза в год, поработать в музее ИСиЭЖ, который находится всего в 40 км отсюда. Но пока что я не мог себе этого позволить в силу необходимости (да и привычки, чего уж там) пребывать в ИЦиГ. В последние годы, в связи с отъездом шефа, ситуация в этом отношении слегка изменилась в благоприятную сторону, но инерция сказывается.

Да, о моем интернет-сайте http://pisum.bionet.nsc.ru/kosterin/index.htm Вот столкнулся с тем, что никак уже не могу узнать когда я его запустил. Довольно давно, тогда они из наших еще мало у кого были. Представилась такая возможность - коллега Сергей Розов сделал сервером нашу скромную лабораторную машину. Я попросил его сделать мне сайтик. Он сделал - там была заглавная страница о том что есть де такой фотограф природы и две вложенные, с примерами черно-белых фотографий. Через какое-то время меня осенила блестящая идея - выложить туда списки снятых видов. Потом, но очень нескоро, еще одна - начать иллюстрировать списки собственно фотографиями. А потом - что фотографии можно подписывать. Подписи в принципе уже были - я играл с зарубежными фотоагенствами и сделал много подписей на английском, которые и скопировал на сайт. С тех пор сайт англоязычный. Я бы с удовольствием сделал его двуязычным, но ведь кто-то должен же теперь перевести все это на русский! Все документы я делаю в обычном фаровском редакторе, вручную расставляя таги, содержавшиеся в первых трех страничках, смысл которых я узнавал экспериментально. По нашим временам, оформление суперубогое, но мне нравится - ничего лишнего. Так у меня во многих сферах (например, программирование) - начинал достаточно рано на достаточно примитивном уровне, получал как бы прививку возбудителем в ослабленной форме и дальнейшему течению болезни не подвергался.

Сейчас на сайте около 2740 фотографий, но когда я их помещал, я имел весьма смутные представления о том, как их обрабатывать. Поэтому сейчас я на них не могу смотреть на большую часть из них - столь они ужасны. (Кое-что получше можно увидеть на моей страничке на общем русскоязычном фотосайте, совершенно чудовищном по объему, где оно занимает положенное ему малозаметное место http://www.photosight.ru/ownpage.php?authorid=340). В настоящий момент моя аналоговая фототека насчитывает около 16 тысяч слайдов, из них многое отсканировано и даже многое обработано. Количество материала, снятого на цифру, растет стремительно, и я понятия не имею сколько его сейчас. Но помещать на сайт совершенно некогда. Так что он практически законсервировался на материале и уровне 1998 года. Исключение - стрекозы, хотя бы их я стараюсь пополнять и представлять достаточно полно, и экзотические бабочки, которые все сняты на цифру и которых я героически обработал всех. Выкладывание бабочек я замораживал до выхода обоих томов красивой книжки, так как там многое дублируется. Сейчас помаленьку начал добавлять снова.

Но сайт сделал свое черное дело - принес массу самых странных писем, часто в высшей степени смешных, среди которых попались и полезные контакты, которые вносят свой вклад в приближение скорого и окончательного коллапса моей личности вследствие экспоненциального расширения активности.

Да, небольшой совершенно естественный штрих к политическому портрету, которого очень недоставало уже эдак с четверть века - как вы думаете, чего я жду в момент приведения данного текста к окончательной редакции? Результатов сиквенса правой половины гена гистона Н1 Eversmannia exornata.

В наше время у каждого человека есть масса всяческих адресов, причем виртуальные как правило наиболее постоянны. Мои таковы:
- Костерин О. Э. Институт цитологии и генетики СО РАН, пр. акад. Лаврентьева 10, Новосибирск, 630090

E-mail: kosterin@bionet.nsc.ru

- http://pisum.bionet.nsc.ru/kosterin/index.htm
- http://www.photosight.ru/ownpage.php?authorid=340
- http://multifidum.livejournal.com
- http://vkontakte.ru/id2060510

Немного формальностей напоследок: к настоящему моменту у меня 106 научных публикаций (причем если без тезисов, то немногим меньше - 96), из них 43 по генетике и 63 по энтомологии (включая сюда три по ботанике), причем в них встречается (хотя бы формально) 79 (!) соавторов. Полный список, но в английской версии, можно найти на страничке моего CV на моем сайте же http://pisum.bionet.nsc.ru/kosterin/cv.htm

Член редколлегии журналов Odonatologica и International Journal of Odonatology, а также координационного комитета Pisum Genetics Association. Что там еще? 44/188/90 (ну, в последнем я приврал), серые, русые, разносторонние, вредных привычек нет.. - ой, простите, это в другом окне надо заполнять...